В огненном плену - Страница 57

Я жую оливку, чтобы избавиться от привкуса аспирина во рту.

— Эй, ты не заказывала выпивку! Не лезь в мой поднос с закусками! — злобно рявкает бармен. Язык у него слегка заплетается.

Я вглядываюсь в свое отражение в зеркале за баром. Вот она я: светлые волосы, голубые глаза, безупречные белые зубы (спасибо маме с папой и брекетам!), красивый рот с пухлой нижней губой, чистая кожа. Я считаю, что я красотка.

— А вы, парни, — срывается бармен на моих гулей, и я думаю: «Удачи, приятель», — либо заказывайте, либо валите с моих стульев!

— Последние десять минут ты таскаешь из банки вишни для коктейлей, — говорю я ему. — И уже половину из них сожрал. Так что заткнись.

Люди в Дублине голодают, а в «Честерсе» есть вишенки для коктейлей.

Бармен показывает мне средние пальцы на обеих руках и вертит ими, усиливая эффект.

Я разворачиваюсь на стуле, чтобы его не видеть, и вновь погружаюсь в размышления. Город, который я люблю, наконец-то возрождается к жизни, а мои личные проблемы никуда не делись, но кажутся более терпимыми — по крайней мере не настолько срочными, как наши новообретенные глобальные беды.

Мой темный компаньон пытается воспользоваться моментом.

«Прочти меня, открой меня, у меня есть ответы на все твои вопросы, — лжет Книга. — Я покажу тебе, как исцелить этот мир».

И снова песня на ту же тему. Я не верю в то, что Король Невидимых сбросил в свою книгу черной магии хоть кроху знаний о том, как штопать дырки в мирах. Еще одна фальшивая морковка на конце очередной палки из бесконечного запаса «Синсар Дабх».

К тому же Королю плевать на спасение этого мира. Он просто уйдет отсюда и найдет себе другой. И еще один. И так до бесконечности. Я не забыла слов Книги: «Может ли созидание быть без разрушения? Деревни умирают. Растут города. Люди умирают. Жизнь рвется из земли на их могилах. Разве не каждый акт разрушения с течением времени становится созиданием?»

Все наши тревоги по поводу восстановления, разделения округов, возобновления курсирования валюты кажутся теперь не важными, но Риодан настаивает на продолжении. Бэрронс соглашается, что мы не только должны поддерживать иллюзию нормальности, но и скрывать от населения опасность, которой подвергся наш мир. Оба заявляли, что, если люди узнают о возможном конце света, хеллоуинские беспорядки начнутся снова.

Ну да. Политики — это мы.

Я серьезно сомневаюсь в том, что мы сумеем долго скрывать правду. Пусть даже дыры пока что слишком маленькие и не привлекают внимания, с течением времени они увеличатся. Люди начнут их видеть, начнут прикасаться к ним, начнут исчезать.

Я почти ожидала, что Бэрронс и Риодан скажут: «Пошло оно все! Пакуй чемоданы, мы уходим». Они бессмертны, а миров бесчисленное множество. Ничто не мешает им перестать возиться с обозом и рвануть вперед, в бесконечный и неизведанный Дикий Запад вселенной.

И все же они остались, чему я рада, потому что ни за что не откажусь от своего мира. За него мы сражались с начала времен, с тех пор, как Феи впервые прибыли на нашу планету и начали тут гадить. Земля принадлежит нам. Я не позволю ее забрать. И не позволю уничтожить.

Не в мою смену.

Жаль только, что я понятия не имею о том, чем собираюсь подкреплять свою смелую позицию. Но я уже бывала в невозможных ситуациях и выбиралась из них.

Мой мозг переваривает то, что я только что наблюдала. А я никак не могу отвести взгляд от жалкой пародии на бармена, к которому, сама того не осознавая, в определенный момент поворачиваюсь.

— Да бога ради, ты же только что испортил коктейль! Кто учил тебя так наливать?

— Пошла ты. Это не твой бар.

Я встаю и быстро обхожу стойку. Моя стая шелестит у меня за спиной.

— Теперь мой. Выметайся. Я заступаю на смену.

Я больше не позволю ему поганить мою профессию. Бармен только что подал дымный мартини, который так хорошо начинался с джина и односолодового виски, — а потом этот идиот забыл, что делает, и добавил вермут, а, чтобы посолить рану, еще и оливку с перцем, не разрезав ее, вместо завитка лимонной цедры. Желтый был любимым цветом Алины, и я потратила немало времени, практикуясь делать самые лучшие завитки, настоящие оригами из лимонной кожицы. Мои губы морщатся от сочувствия к седоволосому джентльмену, который это потягивает. Неудивительно, что мир уже не знает, что такое мартини.

— Да что ты о себе возомнила? — пьяно рычит бармен с осоловевшими глазами. — Это мой бар. Так что усаживайся обратно на стул и заказывай что-то или вали, потаскуха! И этих чертей вонючих с собой забирай!

Мой взгляд заволакивает красным. Я не стану пить то, что он наливает. И я ненавижу слово на «п». Не знаю почему. Просто такая реакция. Похоже, у меня есть собственный горизонт событий: бездействие, тревога и фрустрация поглотили мое терпение, всосали его в черную дыру, из которой оно может никогда не вернуться.

Я шагаю прямо на бармена и бью его кулаком в лицо.

Не слишком сильно. Ровно настолько, чтобы убрать с дороги.

Его нос плещет красным…

«ДА, КРОВЬ, ДА! — взрывается во мне Книга. — Убей его, этот бесполезный кусок человеческого мусора! Забери себе бар, забери себе клуб, и мы К’ВРАКНЕМ ИХ ВСЕХ!»

Я шарю в памяти в поисках своего выступления в седьмом классе — где я его оставила? Я помню, что мне было одиннадцать. Тогда я была счастлива и мир был гораздо проще. Или мне так казалось.

«Кроваво-красный, как кровь Мика О’Лири, человека, которого ты РАЗОРВАЛА на части своими же голыми руками, а потом ЖЕВАЛА…»

На секунду я теряю равновесие. Слово «жевала» выбивает меня из колеи, и вместо того, чтобы сосредоточиться, я могу думать только об одном: была ли у меня кровь во рту. Я принимаюсь за декламацию первого, что приходит мне на ум: