— Она офигительно красива.
Бэрронс некоторое время рассматривает Риодана, затем говорит:
— И достаточно взрослая для тебя.
— Я не поэтому присматривал за ней.
— Фигня. Все мы видели, какой женщиной она однажды станет. Просто не думали, что это произойдет так быстро.
— Я хотел, чтобы у нее было… а, к черту, не важно.
— Детство, которого у нее не было… Оно закончилось. Привыкай.
Риодан слабо улыбается.
— Мне нравилось наблюдать за ее детством. Она была такая нахальная. Пижонила так, словно неуязвима. Ей полагалось бы несколько лет пожить такой жизнью.
— Она до сих пор пижонит. И чувствует себя неуязвимой.
— Она исцелялась. Пока они с Мак не поцапались. Это ее раскололо. Я собирался стать бетонной колонной, которая удержала бы ее крышу, пока малявка заново не обустроит свой бункер. Хотел дать ей время выбрать, кем она хочет быть. Я думал, что, если еще пару лет смогу удерживать ее от принятия жестких решений, она соединится. Я предпочитал, чтобы она восстала против меня, а не захватывала мир. Этой возможности больше нет. — Риодан долгое время молчит. А когда заговаривает снова, голос у него низкий и хриплый. — Словно моя Дэни умерла.
Я останавливаю себя за миг до громкого изумленного вздоха. Пусть я невидима, но не неслышима же. А горе в его голосе внезапно заставляет меня осознать собственную боль. Если Джейда действительно Дэни, я никогда больше не увижу хулиганской улыбки своей подруги и ее искрящихся глаз, не услышу, как она коверкает слова, — никто, кроме Дэни, так не умел. Та ночь, когда я загнала ее в Зеркало, стала прощанием, моим последним взглядом на девочку-подростка, которую я полюбила, как сестру. Риодан прав: это словно моя Дэни умерла. Четырнадцатилетняя девочка исчезла навсегда, она уже не вернется.
— Когда мы ее похитим?
Риодан аккуратно кладет темный клинок на пустую столешницу и поднимает взгляд.
— Мы не станем этого делать. Она лишь еще больше отдалится, закроется. Лор съедет с катушек, когда увидит ее. Он обожал малявку.
Риодан трет подбородок, и на пару секунд это единственный звук в тишине кабинета — скрип жесткой щетины под рукой. Я задерживаю дыхание, внезапно слишком остро представляя, на какие звуки способно мое тело.
— К слову о Лоре. Как, черт возьми, мне вернуть его из состояния при-йа.
— Он не при-йа, — говорит Бэрронс.
— Мак сказала…
— Она солгала, — сухо отвечает Бэрронс.
Ну, Бэрронс, а еще раньше на меня настучать ты не мог?
— И ты не сказал мне об этом.
— Ты тоже кое о чем мне не сказал. Ты знал, что у Дэни раздвоение личности.
— Мак слишком многое известно, — произносит Риодан, меняя тему.
— Как и Джейде. Мир изменился. Женщины изменились. Мы развиваемся. И наш кодекс тоже.
— Как удачно для тебя. Скажи об этом Кастео. «Уж прости, лошара, ты выбрал не то тысячелетие, чтобы попытаться удержать свою женщину».
— Мы не поэтому сделали то, что сделали, и ты это знаешь.
— Что я знаю наверняка, брат, так это то, что ради Мак ты нарушил все чертовы правила до единого.
— Могу сказать тебе то же самое, Ри. Разница лишь в том, что я помогаю тебе их нарушать.
— Лор никогда не был при-йа. — Риодан с отвращением качает головой. — Принцесса не может нас превратить. Ну, Мак, твоя задница…
— Принадлежит мне, — так же сухо говорит Бэрронс. — Так что не продолжай. Если у тебя проблемы с Мак, решать их будешь со мной. Я ее щит, я ее вторая кожа.
Ого! Сейчас мне не нужна вторая кожа, но эти слова чертовски заводят.
Риодан, зарычав, вскакивает и вылетает из двери так быстро, что я не знаю, к кому из них присоединиться. Затем Бэрронс помогает мне определиться, срываясь за Риоданом, и мне приходится бежать, чтобы не потерять их из вида. Я хмурюсь, глядя на свою обувь. Несмотря на резиновую подошву моих ботинок, мои шаги все равно издают звук. К счастью, их шаги издают более громкий звук.
Я не сомневаюсь в том, куда направляется Риодан, и не собираюсь это пропустить.
Если Лор решит, что теперь ничего мне не должен, то он ошибается. У него были почти две недели, о которых мы договаривались.
И выдал его Бэрронс. А не я.
— Ты, вот честное слово, самый потрясающий любовник из всех, что у меня были, — говорит мне Джо, со смехом откидываясь на кровати.
Ее короткие темные волосы спутаны, макияж исчез, тело блестит от пота, а глаза немного остекленели от недостатка сна.
И она сама чертовски хороша в этом деле.
— Господи, откуда вы такие взялись? И есть ли в мире похожие на вашу Девятку?
Не буду отвечать на этот вопрос. Потому что я не говорю глупостей вроде:
— Я лучше босса?
Лицо Джо напрягается, она закрывает глаза. Я мысленно отвешиваю себе пинок. Мозгов у меня в голове сейчас мало, так что особо не попинаешь. Цели едва хватает на ступню и два пальца. На маленькую ступню.
Джо провела в моей постели двадцать четыре часа кряду, выходя только поесть и в туалет, прежде чем забраться обратно и вернуться к делу. В первый миг она огнедышащая тигрица, а во второй — уже маленький котенок у меня под мышкой, прижимается щекой к моей груди, словно я не кровожадный монстр, которого древние города называли Костедробителем, который завтракал кровью и смертью, вызывал их худшие кошмары и жил с девизом: «Если это нельзя поиметь, сожрать или использовать как оружие, то надо убить».
А еще я не буду скользить по поверхности ее сознания в поисках ответа, которого Джо не дает. Люди думают, что мы читаем мысли. Мы не умеем этого делать. Мы просто слышим то, о чем они слишком громко думают, и некоторым из нас это удается лучше других. Люди постоянно выдают себя, практически делают неоновую татуировку у себя на лбу, расписывая свои самые темные тайны. Извращенцы проклятые. Если им не следует об этом думать, они думают. Если следует, не думают.