Бэрронс бормочет:
— А, черт. Не сейчас.
— Джейда, они ее выпустили!
— Ты уверена? — спрашивает холодная монотонность.
— Да, но… нет, подожди… да… Какого черта?
Риодан гремит:
— Я хочу видеть Джейду. Убирайтесь с дороги.
«Убирайтесь», — эхом звучит в моем мозгу. В «Кларин-хаусе» Бэрронс говорит: «Я даю вам время до девяти вечера завтрашнего дня, чтобы убраться к дьяволу из этой страны и с моего пути». А затем склоняется надо мной и начинает говорить голосом, который звучит тысячей голосов, бормочет древние слова.
Здесь, в аббатстве, я замираю. Он не мог этого сделать.
Он не стал бы этого делать.
Некоторые понятия священны. Пока не начинаешь вести себя, словно это не так.
— Ты использовал на мне Глас. — Мои губы немеют, язык едва ворочается. — Ты отнял у меня память.
— Сейчас не время для этого разговора, мисс Лейн, — кратко произносит Бэрронс.
— Не время для этого… — изумленно повторяю я. — У нас тогда было не время для этого.
— Да, Джейда, — поспешно говорит женщина. — Они ее выпустили!
— Бригитт, собери нужные предметы и немедленно возвращайся с ними, — приказывает холодная монотонность. — Приведи Сорчу и Клэр.
— Да, мать его, было не время, — огрызается Бэрронс. — И я сказал, мисс Лейн, мы обсудим это позже.
Бэрронс и Риодан исчезают и появляются снова в центре группы вооруженных ши-видящих. Оружие летит во все стороны. Наконец-то мне ничто не мешает видеть! Из размытой полосы движений я слышу звуки ударов и оханье женщин. Затем вижу дюжину ши-видящих, распластанных на полу, некоторые держатся за разбитые носы, кто-то щурит быстро заплывающие синяками глаза, одна прижимает к груди сломанную руку. Их оружие исчезло и лежит теперь сломанной кучей у дальней стены.
Риодан стоит среди упавших ши-видящих, застыв, словно камень, и смотрит на женщину, которая, должно быть, Джейда. Он издает звук, похожий на маленький взрыв, звук, который я никогда раньше не слышала ни от одного из Девяти: рваный, резкий вскрик чистого изумления и… страдания?
Не в силах понять, что же могло вызывать такую реакцию у хладнокровного, постоянно собранного мужчины, я подавляю собственные чувства — боль от предательства, шок, ужас, замешательство и огромное количество ярости — и шагаю ближе, чтобы лучше рассмотреть ту, на ком Риодан сосредоточил внимание.
Она моя ровесница или чуть младше, высокая, с потрясающим телом, стройным, длинноногим и мускулистым, с округлостями во всех нужных местах. Но больше всего меня поражают ее глаза. Они изумрудно-зеленые. Их взгляд встречается с моим на долгий, леденящий миг. Совершенно холодные глаза промораживают и меня — а со мной сложно такое проделать.
Я смотрю вниз, оглядываюсь вокруг и понимаю, что все женщины в комнате, включая Джейду, смотрят на меня.
Я с запозданием осознаю, какие фразы выдавала, пока мой мир рассыпáлся на части.
Кажется, «команда гостей» не так уж и «ослабела». Вот и цена моей «редкой» способности чувствовать Книгу. Еще один пункт, в котором я больше не исключение.
— Черт, черт, черт, — бормочу я.
— У нее «Синсар Дабх»! — восклицает брюнетка в зеленом камуфляже, вскакивая с пола. — Хватайте ее!
— Твою. Же. Мать, — говорит Риодан.
Женщины поднимаются, нацеливаясь на меня.
Бэрронс движется передо мной, как мой личный живой щит.
— Через мой труп.
— Это случалось раньше, — без выражения говорит Джейда. — Я уверена, что случится снова. И снова. Но, как и свойственно вашему роду, не навсегда.
— Твою. Же. Мать, — снова произносит Риодан.
— Поверить не могу, что ты так со мной поступил, — тупо бормочу я.
— Дэни, — шепчет Риодан.
— Да какого же черта, сейчас не время. Вы, оба. Я сказал, мисс Лейн, что мы обсудим это позже. И, Риодан, мы найдем ее. — Бэрронс рычит: — Сосредоточьтесь на моменте!
— Я сосредоточилась, — обрубаю я. — Уж прости великодушно, что этот момент перепутался с тем, который ты, мать твою, украл у меня.
— Легко украсть то, от чего так сильно хотят избавиться, — огрызается Бэрронс, резко и быстро, как выстрел из вражеского оружия.
Риодан осторожно говорит:
— Мы только что это сделали.
— Что сделали? — выкрикиваю я, не понимая, о чем это он. Все происходит слишком быстро. А мой мозг сейчас — резиновый цемент, липкий и невосприимчивый.
Мне нужно бежать. Я в аббатстве. Они знают, что я такое.
Они меня закроют. Запечатают рядом с Круусом.
— Нашли Дэни, — говорит Риодан.
— Какого черта ты тут буровишь? — Бэрронс уже практически кричит.
— Да кто вообще пользуется словом буровишь? — Я знаю ответ. Те, кто крадет чужие воспоминания.
— Я не буровлю.
— Объясни! — рычит Бэрронс.
Риодан напряженно объясняет:
— Джейда. Это. Дэни.
Я ухожу в свою голову и становлюсь той второй мной, о которой я никому ничего не рассказываю. Наблюдательницей. Она не может чувствовать голод или судороги в сведенных от долгого сидения в клетке мышц. Она не Дэни. Она может пережить что угодно. Ничего не чувствуя. Она видит вещи только такими и точно такими, как они есть. Ее сердце не разбивается всякий раз, когда мама уходит. И для нее нет слишком высокой платы за выживание. Я не разрешаю себе чересчур часто отпускать себя и искать ее, потому что однажды я застряла там, она стала главной, и то, что она сделала… Я живу в ужасе оттого, что однажды не смогу снова стать Дэни.
Из дневников Даниэллы О’Мелли